Черданцев Иван Николаевич
Иван Николаевич Черданцев родился на Алтае на берегах реки Оби в 1952 году. Окончил школу, поступил в Новосибирское речное училище. После окончания учебы в 1971 году пошел работать штурманом на суда Западно-Сибирского речного пароходства.
Прошел путь от рулевого-моториста до капитана речного буксира-толкача ОТ-2046. Проработал капитаном 33 навигации.
Во время парусного похода по Оби Новосибирск - Сургут в 1969 году написал своё первое стихотворение. Вернулся к творчеству в зрелом возрасте, в 40 лет, когда уже работал капитаном.
Первое стихотворение было положено на музыку композитором и исполнителем из Бердска Николаем Вербицким. Так появилась песня «Обская лирическая». В 1997 году вышел в свет небольшой сборник стихов «Капитанский вальс».
Результатом сотрудничества с томскими композиторами и исполнителями Евгением Боткиным, Маратом Нагаевым, Александром Сакулиным, Иваном Комаровым, Юлией Морозовой, Денисом Шевцовым, Павлом Никитиным, Андреем Груздевым стали песни о Томске, Моряковском Затоне, Новосибирском речном училище, о томском и тобольском портах, родном Алтае, Карском море, о реке и речниках, капитанах, цикл песен о Великой Отечественной войне.
Принимал участие в качестве капитана в перегоне речных судов с Оби на Волгу Северным морским путем, работал капитаном на экспедиционном судне в Карском море, сейчас продолжает работать капитаном-наставником в Томской судоходной компании и занимается творчеством. Много снимает фото и видео во время дальних рейсов на теплоходах по Оби и Карскому морю. Совместно с талантливым земляком Виктором Гусаровым создает видеофильмы на свои песни и музыкальные видеозарисовки о реке и море.
Занял 1 место в литературном конкурсе в г. Москве о профсоюзах водного транспорта, имеет диплом лауреата МВД Сибирского федерального округа за песню о речной полиции Томска, диплом лауреата за песню о Томске.
Читайте заметку о Н. И. Черданцеве в газете «Томское предместье»
Читайте рассказ Н. И. Черданцева на портале «Каменские известия»
Читайте стихи и рассказы Н. И. Черданцева в издании «Казаки за Камнем» (страницы 174-186)
Творчество
НА ШЛЮПОЧКЕ
Где-то в классе четвёртом появился у нас в школе новый ученик. Приехал он в наше село вместе с родителями из других мест. Родители его — учителя. Отец - строгий мужчина, фронтовик, офицер. Мать - обаятельная молодая женщина, — учитель литературы.
Посадили этого нового ученика, Петьку, ко мне за парту, и стали мы с тех пор друзья - не разлей вода.
Я - самый главный читатель из учеников в нашей сельской библиотеке, а у Петьки дома своя библиотека, и чего в той библиотеке только не было: и «Два океана», и «Щит и меч», и много чего другого из приключений и фантастики — зачитаешься!
Читали мы эти книжки вечером и даже ночью с фонариком. Год - то был какой - 1964, телевизоры у нас в селе ещё не появились. Свет горел, пока работал движок местной электростанции, - до одиннадцати вечера. А с утра, пусть и не раннего, у нас Петькой, любителей приключений, находились другие дела.
В деревне главное занятие для малолетних детей, после бултыхания в речке, да и для взрослых, когда нет работы, — это, конечно, рыбалка. Вот на рыбалке мы пропадали всё время. К тому же Петькины родители оказались обладателями ещё одной диковины. У них была такая лодочка — шлюпочка из крепкой авиационной фанеры, лёгкая и быстроходная. Мы вдвоём с Петькой могли переносить её с места на место. Был и мотор, но строгий Петькин отец нам его не доверял, а шлюпку – пожалуйста. «Катайтесь, только не утоните». Вёсла дал.
И стали мы на этой лодочке - шлюпочке каждый день с утра до вечера пропадать на рыбалке.
Неводок - бредешок у нас остался ещё от деда Миши, который он сам связал: десятиметровый, мелкоячеистый – загляденье, не бредешок .
Путь наш пролегал так: шли через наш огород, где краснели помидоры, желтели дыньки, стояли огромные подсолнухи, ботва картошки по пояс, - и открывали воротца в плетне.
По камушкам перепрыгивали речку, шли по тропинке вверх по увалу, по песчаной осыпи, через лес, через поле на увале, через колхозную бахчу, где вызревали под ярким алтайским солнцем красавцы - арбузы, спускались по крутой тропинке, продираясь через заросли облепихи вниз. После крутого спуска с увала тропинка пересекала наезженную дорогу и упиралась в кусты тальника, где в самых зарослях, невдалеке от тропинки, было спрятано и приковано цепью к талине наше сокровище-шлюпочка. Вёсла лежали рядом в укромном месте в траве.
Подносили шлюпку к воде, вставляли вёсла в уключины, и путешествие начиналось.
Обская протока в этом месте совсем узкая, почти ручей, поросла камышом и осокой, но нашему «кораблю» глубины хватало, и он резво заскользил по воде.
Протока стала шире и глубже.
Гребли по очереди, и это нам доставляло несравненное удовольствие. Зеркальная гладь воды простиралась и окружала нас со всех сторон, то и дело по воде пробегали какие-то диковинные тараканчики-паучки на длинных ножках, кружились над водой мириады мошек и комаров, около лодки наперегонки с нами мчались, убегая от прожорливых щурогаек, мальки-чебачки, выпрыгивали из воды, спасаясь от погони, только что не попадая в лодку. Где-то в глубине у донного ила кормились стаи карасей, чинно проплывали лини и налимы.
Протока жила своей, непонятной для нас жизнью: где-то в кустах копошились и крякали утки, созывая своих утят, так и норовивших выплыть из прибрежной осоки на середину протоки, бухали, поднимая брызги, крупные щуки, догоняя своих аппетитных сородичей - щурогаек, в кустах пели на все голоса какие-то птицы. Вода блестела под ярким летним солнцем, тени от кустов и деревьев рисовали на воде причудливые картины.
Слева от нас возвышалась крутая гора - коренной берег реки Оби — увал, поросший кустарником неизвестной породы и кустами колючей облепихи. У воды - кусты тальника, высокие травы, диковинные цветы и заросли осоки. Справа та же осока, листья и цветы кувшинки, заливные луга с редкими кустами.
Солнце светило вовсю, мы решили отдохнуть и позагорать, остановили лодку и разделись до трусов, но не тут-то было. Комары, словно не видевшие нас до сих пор, набросились на нас так, что пришлось взяться за вёсла и плыть с удвоенной скоростью. Уловка удалась, и комары вроде бы отстали, но мошки так и плыли вместе с нами, то отставая, то догоняя.
Протоку прошли примерно где-то за час, часов-то у нас тогда не было. Рыбачить на протоке не стали, хотя рыбы тут уйма всякой, неохота было лезть на топкие болотистые берега да в осоку – замараешься, не отмоешься. Так и плыли, борясь с мошкой и загорая. Гребли по очереди. И вот за поворотом показалась наша Обь, её широкая гладь простиралась насколько хватит глаз. Лёгкие барашки волн перекатывались по этой глади.
Вышли на реку, повернув налево, сразу стало труднее грести, здесь было хорошее встречное течение. Веселье наше закончилось, началась трудная работа. Гребли уже с трудом, пот выступал на теле и стекал с нас ручьями. Берег Оби слева от нас высокий и коряжистый. Обь - река судоходная, в те времена ходили по ней пароходы и теплоходы с Алтая далеко на север.
Прошли высокий перевальный знак, вдалеке виднелся красный бакен на плавучей деревянной треноге. Хорошо, что трудная работа - грести против течения - продолжалась не так долго, но всё-таки успели устать и проголодаться. Скоро подошли к пескам пересыхающей протоки-старицы. А время-то, наверное, уже к обеду - солнце высоко. Но не до обеда, когда рядом чистые пески, мелководье, чудесная тёплая вода. Вытащили лодку на песок и сразу бултыхнулись в воду. Красота! Куда девались и усталость, и не самое лучшее настроение.
Купались до тех пор, пока не вспомнили, что голодны. А что нам положила в холщовый мешок баба Дуня? А баба Дуня знала, чего желают голодные пацаны. Из мешка появились два огурца, два огромных мясистых помидора, два яйца, бутылка молока и вкусно пахнущий белый бабушкин калач, испечённый на поду в русской печи. Обед сморил нас с Петькой, и мы улеглись на песок, даже не удосужившись перевернуть лодку и спрятаться под неё.
Проснулись враз - поняли, что начали обгорать на солнце. Бросились в воду, но вскоре прекратили баловство. Мы зачем приехали, купаться или рыбачить? Рыбачить, значит, рыбачить. Взяли нашу снасть, зашли по пескам вверх по течению и начали неводить.
Петька, длинный и тощий, шёл по глубине, я, маленький и упитанный, вёл невод с береговой стороны. Рыба ловилась. Бились, выпрыгивали через стень щучки. Некоторым удавалось уйти, другие попадались. Трепыхались, теряя чешую, чебаки. Налимчик, как ни вертелся своим скользким телом, но остался в мотне. Ерши - как без них - кололись, царапались, но тоже стали нашим уловом. Попался здоровенный обской пескарь. Это в нашей речке они мелкие да невзрачные, а тут вырос, ого, какой. Азарту в рыбалке прибавляли крупные щуки, которые бились в мотне. Три штуки килограмма по два стали нашей добычей. Завели пять, шесть раз. «Хватит уже, куда девать эту рыбу?» - заныл Петька. Я не соглашался, но когда сложили всю пойманную рыбу в мешок, понял, что, действительно, хватит. Мокрый, весь в песке, обыкновенный картофельный мешок был у нас «рюкзаком», благодаря двум завязанным в углы картофелинам и верёвке. Мешок шевелился на песке и даже издавал какие-то звуки — щуки хотели жить и рвались на волю.
Откуда-то из верховьев старицы струился небольшой водный поток - ручей. Мы, сложив в лодку бредень и рыбу, решили обследовать этот ручей и пошли, оставляя следы босых ног на песке вверх по ручью. И увидели чудо. Почти посуху, извиваясь, ползли в сторону реки несколько крупных окуней. Может быть, сейчас, во времена любви к живой природе, мы бы и выпустили ту жизнелюбивую рыбу в реку, но тогда, когда родители наши в колхозе работали за «палочки»- трудодни и жива ещё была память о военном голоде... В общем, рыба оказалась в мешке. Пора было возвращаться домой.
Солнце уже клонилось к вечеру, жарило, но не жгло, обожжённые спины чесались и болели, с красных обожжённых носов слезала шкура, поэтому ехали и гребли молча.
По Оби по течению - быстро, по протоке - долго и нудно, не меньше часа. Уже тёплая вода не радовала, утки не восторгали, утят хотелось погладить по головкам веслом, даже комары и мошки куда-то подевались и не приставали. Но это ещё что. Главное началось тогда, когда привязали и перевернули лодку.
Рыбы было многовато, и тяжелее мешок становился с каждым метром пути. На гору мы волокли мешок, сопя и ругаясь, все исцарапались облепиховыми ветками. Петька настоятельно просил меня рыбу бросить, оставить один неводок, но я, воспитанный бабой Дуней с её стародавними крестьянскими замашками, с её рассказами о военных лишениях и голодухе, не мог себе этого позволить.
… Когда баба Дуня начала делить улов на две равные части, Петька, вдруг спросивши про туалет, пропал. Когда я спохватился, что Петька исчез, было поздно. Только пятки Петькины мелькали, когда он убегал огородами домой.
Тащить рыбу ещё и домой для него было свыше сил. Видно и городское воспитание Петьки было не то, и бабы Дуни у него с её рассказами о прошлой жизни не было. Какая тут рыба – ужас, а не рыба.
Убежал Петька на этот раз. И на другой убежал, но на рыбалку ездил исправно - нравилось.
Пришлось бабе Дуне одаривать Петькиных родителей зимой сушеной рыбой.
Так проходило наше деревенское детство. Возили копны на сенокосе верхом на лошади, работали в огороде. Успевали учиться и неплохо учиться. Конечно, рыбачили. Кормили рыбой семьи. Не было тогда супермаркетов и изобилия продуктов. Был огород, была речка, была река Обь. И было нам тогда по двенадцать лет.
Мы выросли, разъехались. Стали в один год капитанами. Я капитаном большого речного теплохода. Пётр - капитан Советской Армии, командир боевого вертолёта в Афганистане, спасая в горах погибающий экипаж, получил орден Боевого Красного Знамени.
Черданцев И.Н. 22.08.2019г.
ЗА ГРИБАМИ
В деревне нашей осенняя пора — это пора грибная. Как- то повелось или это было на самом деле, но во время моего детства казалось, что грибы - это только грузди сухие и сырые, волнушки, рыжики и ещё опята. Остальных грибов я как-то не знал, то ли их было мало, то ли совсем не было, но собирали, в основном, грузди. Набирали груздей столько, что солили их большими бочками. И столько блюд из них потом готовили: и суп с груздями - груздянка, и пироги с груздями, и грузди с лучком да постным маслицем на закуску. Одни воспоминания о том времени поднимают аппетит.
О том, что дед наш, Михаил Егорович, инвалид войны, да ещё без ноги, власти наконец- то вспомнили. Получил он в Барнауле чудо-технику - машину - инвалидку, научился водить, заимел права. И этот немудрёный тарантас стал большим подспорьем в хозяйстве.
И стал дед с ветерком передвигаться по деревне и на работу, и на рыбалку. Нам, его внукам, мне и двум маленьким сестрёнкам, доставляло несказанное удовольствие кататься на этой чудо-машине с мотоциклетным движком. А других- то машин в колхозе и у колхозников в ту пору было совсем мало. Пара полуторок, несколько тракторов-колёсников с железными зубатыми колёсами, несколько трофейных ещё мотоциклов, вот и вся техника. Конечно, были лошади, телеги, ходок председателя, были ещё быки с огромными арбами, но это совсем другое дело. Комбайны, тракторы и машины появились чуть позже, а уж личные автомобили в деревне завелись очень нескоро.
Когда дед освоил свой тарантас, наступила осень. Соседка принесла полное лукошко груздей. Баба Дуня приняла решение - едем собирать грузди. Сначала внуков решили не брать, но, услышав наш рёв, увидев наши слёзы, смилостивились. Да вот куда садить мальцов - фактически некуда. Мест-то в машине всего два. Расселись, свесив ножки на бабушкины и дедушкины плечи, привязав корзинки и мешки по бокам машины. Благословясь, поехали.
Автомобильчик наш присел, затарахтел и бодро покатил по деревне, распугивая кур.
Выехали из деревни и по накатанной телегами дороге, петляя между берёзовых околков, направились в сторону бора. Было тепло и сухо. Травы стояли высокие, цветы источали такие запахи, что казалось, лето ещё не кончилось, а продолжается. Была та пора, когда осень по календарю вроде пришла, но на самом деле не наступила, лишь кое-где желтели и багровели листья да, может быть, тише стрекотали сверчки, да меньше был слышен гомон птиц, собирающихся лететь в дальние края.
Ещё не доехали, а сестрёнки уже начали хныкать, то они захотели есть и захрустели огурцами, то захотели пить, то надо было останавливаться, снимать девчонок и отпускать их недалеко в кусты. Заехали в бор. Дорога была еле видна. Хвоя и мох ковром расстилались между сосен, кое-где алели кусты рябины, папоротники поднимались по пояс, скрипели под ногами сухие ветки, тут и там на ветках кустов висели, трепыхались на лёгком ветерке нити паутины.
Дед стал собирать грузди недалеко от своего «коня» и не уходил далеко от дороги. Ноги-то у деда не было, потерял он её во время войны в болотах под Ленинградом. Он на своей неизменной «деревяге» наклоняться не мог, поэтому изобрёл себе такой костылёк с крючком-ножичком железным на конце. Каким-то хитрым образом выковыривал груздочек из земли и хвои и ловко отправлял его в корзину. Так он шёл вдоль дороги и был ещё тем грибником, набирал грибов не меньше всей нашей ребяче-бабушкиной компании.
Бабушка повела весь наш выводок в лес. А лес сосновый, ленточный бор на увале, на коренном правом берегу реки Оби был прекрасен. Папоротники полуметровой высоты, кое-где уже пожелтевшие, стояли стеной, подрост сосёнки, берёзки и рябины торчали из-под папоротников, а понизу расстилался ягодник: то ли брусники, то ли костяники. Паутина местами своими сетями ловила нас. Мы начали разбредаться по лесу, но бабушка грозно на нас прикрикнула и велела далеко не уходить.
Мы с бабушкой стали сразу находить бугорки груздей, которые жили в лесу целыми семьями, а сестрёнки, ещё неопытные грибники, только собирали найденные нами с бабушкой груздочки и складывали их в корзинки. Сколько было радости и неподдельного восторга:
-Баба, смотри, баба, а тут червяк… баба, а груздь грязный…баба, а корзинка полная...баба, а Надька мой гриб собрала...
Бабушка успевала всё: и грибы собирать, и сортировать их, и девчонок мирить, и учить нас всех, чтобы не собирали «красивые» грибы — мухоморы и поганки.
Корзинки наполнялись быстро, хотя брали только небольшие крепенькие груздочки.
Червивые грибы девчонки, конечно, приносили и укладывали в общую кучу, но бабушка Дуня зорко за этим следила и вовремя от них избавлялась.
А запах стоял в лесу груздяной, особенный, вместе с запахом прелой листвы и мха создавался такой неповторимый букет, от которого душа наполнялась радостью, хотелось просто быть в лесу и никуда не уходить. Девчонки начали дурачиться, гонялись то за бабочками, то за птичками. Бабушка покрикивала на них, успокаивала развеселившихся внучек.
И груздочки снова находились и укладывались в корзинки. Слышались из леса какие-то скрипучие звуки, стучали дятлы, заливались песнями какие-то маленькие пичужки. Лес жил своею неповторимой жизнью, летела паутина, цепляясь за ветки, лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев, и светлые островки были и на папоротниках, и на мхах, и на наших лицах.
- Блудёны, где вы там, не заблудились! - послышался с дороги дедов голос.
- Ну-ка, где наши корзинки? - бабушка в фартуке несла очередную порцию груздей. А корзинки-то оказались полны под завязку.
- Пойдемте-ка к деду, вон он зовёт, - бабушка разложила грузди в доверху наполненные лукошки и мы, подхватив свою добычу, кое-как потащили её к дороге, к деду.
Дед, сняв свою деревягу, сидел около машины, рядом стояли три такие же корзины, полные груздей.
-А ну-ка, посмотрим, кто больше набрал, - дед хитро улыбался и манил к себе внучат.
Бабушка заахала:
- Ну, наверное, деду зайцы помогали, не иначе. Или, может, барсуки.
Дед, довольный, улыбался:
-Барсуки, барсуки, да я этих лесов столько на брюхе за войну исползал, что знаю, где какие грибы-грузди растут, с завязанными глазами найду.
Мы облепили деда, прижимались к его небритым щекам и просили: -Деда, покажи барсук - о-о-ов!
- Барсуки подождут, давайте-ка обедать!
Бабушка ласково смотрела на своего Мишу, расстилала старую шаль на траву рядом с дедом и раскладывала домашнюю снедь. На газете районного «Строителя коммунизма» уютно расположились добрый шмат желтоватого летнего сала, белые калачи, яйца, огромные мясистые помидоры, огурцы, строем встали бутылки с молоком, криночка с творогом, спичечный коробок с солью.
Дед резал сало с розовой прожилкой, ломал калачи, улыбался и приговаривал:
-Ешьте, сорванцы, смотрите, какой закусь вам зайчик послал.
Мы ели, запивали молоком и лучшего обеда, наверное, с тех пор не едали за богатыми столами ресторанов...
Солнце где-то за соснами уже опускалось к краю леса, ветерок колыхал верхушки деревьев, шелестел папоротник, ползали муравьи по своим делам по мху и траве. Лес жил своей жизнью.
Обед закончился, дед положил под голову свою деревягу и улёгся на траву рядом с «инвалидкой». Бабушка убрала с газеты в корзинку остатки обеда, пошла, высыпала крошки рядом с муравейником, перекрестилась, прочитала молитву и села на траву рядом с дедом.
Мы с сестрёнками примостились рядом....
Лес шумит, привольно течёт под увалом река Обь, так же снуют муравьи по лесным своим тропинкам, растут в своё время грузди, наливаясь лесной хрусткой силой, так же шуршат папоротники, так же пахнет мхом и прелью в лесу, как тогда, много лет назад…
Давно нет с нами ни деда, ни бабушки - земля им пухом, добрым людям, вынесшим и войну, и тыловые трудности.
Я помню о вас, мы помним о вас...
26.08.2019 г.
НА ПЛОТАХ
Вскочил, поднятый бабушкой Дуней, когда только начало светать. Соседа Вовку поднял дед Иван Никандрович. Ещё затемно выходим, прихватив заранее накопанных червяков в консервной банке, удочки да мешочек с провиантом, заботливо собранный бабушкой. Котелка для ухи на этот раз не берём — идём рыбачить на плоты в Красный Плакат.
Дорога дальняя. Ещё в потёмках проходим родную Кирьяновскую улицу. Провожаемые криками первых петухов, минуем кладбище, заросли крапивы по обе стороны пыльной дороги, проходим плетёную ограду - «плетень» колхозного огорода-капустника на берегу речки Аллачки. Идём через тальник, заросли облепихи. Дорога с глубокими тележными колеями заросла травой, осокой. Местами приходится перепрыгивать через большие лужи.
Роса на траве и дорожной пыли, ноги промокли, зябко. Греемся, как можем, то бежим, то подпрыгиваем. Поём во весь голос:
- Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка... Кто не знает красного командира Щорса — все знают...
Проходим протоку с кувшинками, луг с нескошенной ещё травой, песчаные и глинистые осыпи высокого коренного правого берега Оби - увала. Солнце уже поднялось, пригревает. Роса испарилась. Наконец, мы на месте.
Плот - это связанные тросами большие пучки брёвен, и всё это размером с небольшое футбольное поле. Два таких плота, приведённых с верховьев реки Оби буксирными пароходами, стояли привязанные тросами к большим деревьям. И было эти плоты излюбленным местом для рыбалки всех окрестных рыбаков, особенно детворы. Как-то никто не караулил эти плоты, никто не гнал рыбаков прочь. Милое дело, без особых усилий кидай удочку да жди улова.
На плоскодонной дощаной лодке, что была привязана к тросу, перебрались на плот, прошлись по мокрым брёвнам, нашли место посуше да поудобнее для рыбалки с «окном» свободной воды. Закинули снасти на мелкую рыбу, где наживка простой дождевой червяк, и на крупную, где червь большой, белый, родственник майского жука. А глубина-то была порядочной под плотом, метров восемь. Солнце уже поднялось высоко и жарило вовсю.
Чтобы не терять времени даром, пошли на край плота, разделись и бултыхнулись в воду… сплавали пару раз до берега. А вода-то у берега тёплая-тёплая, а песок прямо горячий. Немного полежали, позагорали, вспомнили, что мы на рыбалке. и поплыли на плот.
Вытащили закидушки - рано, даже червяки ещё не захлебнулись водой. Шевелятся, а рыба их, наверное, ещё и не заметила. Снова закинули удочки. Стали вспоминать, как мы рыбачили прошлый раз «силялками», сколько щучек наловили, как жарили этих щучек на сковородке на камушках возле речки... Довспоминались до того, что вдруг проголодались, съели по огурцу с хлебом и, решив, что уж сейчас-то точно кто-нибудь попался, вытянули закидушки.
Рыба, наконец-то, нашла наши крючки с наживкой и так аккуратно управилась с нашими червяками, что голые крючки аж блестели на солнце.
Со свежей наживкой снова забрасываем удочки. Делать нечего, сидим на брёвнах, болтаем ногами в тёплой воде. Поём любимую песню про Щорса, потом одумавшись, что рыбе песня наша может не понравиться, молчим. И тут мои и Вовкины закидушки начинают ходить ходуном. Начинаем тянуть леску. Вовка, опытный рыбак десяти лет от роду, но вытащил рыбину еле-еле. На солнце, блестя чешуёю, трепыхался приличный подъязок. Мне повезло меньше, но тоже ничего - попался крупный пескарь, который тут же очутился в моём старом трёхлитровом чайнике с погнутым носиком, месте для улова. Рыбалка наладилась. Мы по очереди таскали из воды то ершей, то окуньков, то подъязков. Улов прибывал.
Но хотелось чего-то особенного. По рассказам рыбаков, на плотах ловилась такая рыба, такая рыба... Уж если осётр, то в десять-двадцать килограммов, уж если окунь, то в четыре килограмма, а уж если налим, то всем налимам налим, царь-налим на двадцать пять килограммов...
Мои мечты прервал истошный Вовкин крик: «Попался, попался...». Вовка, красный от натуги и радости, тянул из воды что-то крупное. Между брёвен плота металось и билось тело какой-то большой рыбины. И, о горе юного рыболова! «Кострюк»-осётр килограммов на 6-7 в борьбе за свою молодую жизнь сумел-таки, разогнув крючок Вовкиной закидушки, сорваться, и, показав из воды свою красивую колючую голову, был таков…
Вовка от негодования и великой скорби сел на бревно и, вытирая слёзы с грязного лица, стал молча смотреть на разогнутый большой крючок своей закидушки. Осетрёнок, ну что ж, будут ещё осетрята, а вот крючок...
В нашей деревне крючки не продаются, поэтому они на вес золота, а приобрести его можно только у деда-тряпичника, который наезжает к нам изредка и с криками;
-А ну, тряпки, кости! - едет по деревне на полудохлой кляче, а ребятишки бегут к нему и с замиранием сердца получают за вконец выношенную фуфайку пару рыболовных крючков, свистульку или поплавок, а за леску надо принести уже две фуфайки…
Вовка, расстроенный таким оборотом дела, решил крючок поправить. Сплавал на берег, нашёл камень-голыш и начал править крючок, но он, крючок негодный, вместо того, чтобы исправляться, а был он острый, как бритва, проткнул Вовке палец насквозь, даже зазубрина вылезла наружу. Вовка поплакал, поплакал от боли и обиды на судьбинушку, но, решив не сдаваться и спасти крючок любой ценой, вытер слезы и стал думать, как быть дальше….
А моя мечта сбылась, леска большой закидушки (там, где работал наживкой родственник майского жука) затряслась, задергалась и я, неожиданно для себя, стал обладателем приличного улова –скользкого черного налимчика килограмма на два весом. Радость моя была столь велика, что я с криком:
- Вовка, Вовка, поймал, поймал!!!- снял налима с крючка…. И, о горе, налим понял мою промашку, вывернулся у меня из рук и был таков. Оказался в воде в щели между бревен плота. Я видел, как налимчик шевелится на полуметровой глубине, даже дотягивался до него пальцами, но ни захватить, ни вытащить его не мог…
Два горя навалились на нас, стало совсем не до рыбалки. Я пытался поймать налима, а он мне не давался. Вовка то смотрел на крючок, то ревел белугой. Было ему больно, было жалко себя и драгоценный крючок. И решил Вовка сам вырезать из пальца этот «дефицит». Нож складной, острый у нас был, но подступиться к этому делу было совсем непросто.
А время шло, рыбалка разладилась совсем. Мой налим уплыл ещё глубже и уже был еле виден. Вовка немного успокоился и настраивался к операции по извлечению крючка.
Между тем жара вдруг сменилась ощутимой прохладой, подул ветер, на Оби поднялись волны, плоты закачались. Туча закрыла всё небо. И Вовка решился - полоснул ножом по пальцу, и крючок оказался на свободе. Вовка сначала обрадовался, но потом заревел от боли, да и кровь текла ручьём. Оторвали подол рубахи, перевязали раненого, немного успокоились.
Уже вовсю гремел гром, молнии раздирали надвое тёмное небо, хлынул дождь. Мы быстренько сели в лодку, оттолкнулись от плота, с трудом добрались до берега. Первым делом привязали лодку. Кто и когда надоумил нас, что от молнии можно спастись, только полностью закопавшись в песок? Быстро сняли и связали одежду, спрятали её от дождя в ветвях тополя и, зарывшись в песок, только головы торчали, стали пережидать грозу, замирая от ужаса. Казалось, что молнии целятся прямо в наши головы. Гроза была, скажу вам, наверное, самая страшная за всю мою жизнь.
Но, слава Богу, мы оказались невредимыми, хотя вымокли и замёрзли так, что клацали зубами.
Гроза закончилась, небо очистилось от туч, выглянуло яркое приветливое солнышко. Мы собрали удочки, нехитрые свои вещички и бегом помчались домой. Уже у деревни увидели своих матерей – они бежали навстречу нам с хворостинами. Вот такая рыбалка…
Рыбак с детских лет Черданцев И. Н., 2021 год.
Капитанская вахта
Летняя ночь, мерцает локатор,
Звёзды на небе, дорожка луны,
Видели это всё мы когда-то,
Видели всё, но забыть не смогли.
Запах с лугов свежескошенным сеном,
Рыбой и свежестью пахнет река.
Как ты прекрасно, флотское лето,
Как ты, июльская ночь, коротка.
И на раздумья наводит природа,
Мысли бегут и уносятся вдаль.
И забываешь на миг о заботах,
Тихая вахта – в сердце печаль.
Светится след за кормой теплохода,
Птицы ночные стайкой летят,
Небо алеет перед восходом,
Вахты конец, но не хочется спать.
Черданцев И. Н.
РТ-766
Северное сияние
Я на мостик среди ночи выхожу,
На сияние в полнеба я гляжу,
И на звезды, что сияют в высоте-
Мы на северной, полярной широте!
Теплоход наш здесь на якоре стоит,
В рубке радио мурлычет-говорит.
Обь широкая - сибирская вода
Катит волны стылые сюда.
А Губа Обская вольно разлилась-
В Заполярье у воды большая власть.
Дуют ветры, в мачтах песни нам поют,
Тихо в рубке, здесь всегда у нас уют.
Море Карское осталось позади,
Расставанье с домом душу бередит.
лето кончилось - не видели его,
Осень времени дождалась своего.
А сиянье разливается, горит,
Небо с нами так о чём-то говорит.
Свет небесный, словно ангел на коне,
Мечет ленты-полыханья в душу мне.
Обская губа
Борт теплохода «Печенег»
Черданцев И. Н.
Томск
Сибири земля и таёжные дали,
Реки и нефть под землёй.
Мест лучше этих мы не встречали,
На этой земле город мой.
Томск, над тобой колокольные звоны,
Над зеленью улиц церквей купола.
Ты старый и новый, с детства знакомый.
Умытый дождями с утра.
Над Томью прекрасной рассветы вставали,
Годы летели, и мчались века.
Мы строили город, любили, мечтали.
И через жизнь протекала река.
Томск, над тобой колокольные звоны,
Над зеленью улиц церквей купола.
Ты старый и новый, с детства знакомый.
Умытый дождями с утра.
Добрый трамвай и улыбки прохожих,
Лагерный сад и мосты над водой,
Краны в порту с великанами схожи,
В сердце моём ты всегда, город мой.
Томск, над тобой колокольные звоны,
Над зеленью улиц церквей купола.
Ты старый и новый, с детства знакомый.
Умытый дождями с утра.
ОАО «ТСК» капитан-наставник
Черданцев И.Н. 2014 г.
Над Томью мой порт
Он с прошлого века в губернии Томской
Встречал пароходы и вновь провожал.
И кран паровой бочки с рыбой и доски
С судов деревянных тогда разгружал.
Прощанье славянки оркестр играет.
Уходят на фронт, на года речники,
А в мае победном литавры встречают,
И снова на вахту идут земляки.
Над Томью мой порт, разноцветные краны
Кружат над водой от весны и до льда.
Уходят суда в рейсы дальние рано,
И север их ждёт, и Обская вода.
Вот новое время — Сибирь возрождалась,
И в крае таёжном росли города,
И радостно вальса мелодия рвалась,
За нефтью от нас уходили суда.
И город старинный наш порт украшает,
Причальные стенки и краны близки.
И пусть на причале оркестр играет,
Пусть счастливы будут друзья-речники.
Над Томью мой порт, разноцветные краны
Кружат над водой от весны и до льда.
Уходят суда в рейсы дальние рано,
И север их ждёт, и Обская вода.
Кнс АО «ТСК» Черданцев И.Н. 2018г.
