Скворцова Ольга Витальевна
Скворцова Ольга Витальевна родилась в 1956 году. Окончила филологический факультет Томского государственного университета. После окончания 35 лет работала учителем в сельской школе.
Первые публикации были в газете Каргасокского района «Северная правда». Последние годы ее заметки часто появляются на страницах газеты «Томское предместье». Была признана по итогам конкурса, проводимого редакцией газеты, «Народным корреспондентом-2017»
Ольга Витальевна – участник нескольких литературных конкурсов: конкурса, посвященного 100-летию газеты «Красное Знамя», регионального конкурса «Слово- 2021».
Любимые жанры Ольги Витальевны – заметка, интервью, очерк (художественный, портретный, документальный). Они привлекают своей актуальностью, возможностью обратить внимание читателей на проблемы воспитания исторической памяти, патриотизма, любви к прекрасному.
Творчество
Письмо с фронта
Это письмо с фронта написано моим дедушкой Смирновым Иваном Трофимовичем. На обратной стороне почтовой карточки адрес: Красноярский край, Идринский район, село Никольское. Получатель – Смирнова Клавдия Григорьевна. Это - моя бабушка. Таких писем-карточек, написанных карандашом, было несколько. Прошло около 80 лет, уже трудно разобрать некоторые слова, бумага потемнела от времени, края письма похожи на старую ткань… А оно по-прежнему хранит то, о чем болела душа сорокапятилетнего мужчины, у которого дома остались жена и трое детей: взрослая дочь Анна, шестнадцатилетний сын Виктор и младший сын Виталий. Моему отцу тогда было тринадцать лет. Две дочери Капа и Катя умерли в детском возрасте. Письмо оказалось последним.
«Шлю привет всем, не ранен, жив и здоров. На берегу Черного моря, садимся и едем в Керчь. Ну, понятно…жизнь в опасности, потому что война, а может быть то, что это окажется последним. Благополучно доедем, жив буду - сообщу. Писать нечего, в дороге по сей день. Сегодня 8 мая, с дороги пишу 4 письмо. Пока до свидания, дорогие мои жена и дети. Все. Остаюсь горячо любящий вас ваш (подпись)». Письмо написано 8 мая 1942 года. Эта дата и будет отправной точкой моего повествования, вернее, в центре отрезка исторического времени.
Майские события 1942 года на юге СССР – одни из самых трагических. «Катастрофа Крымского фронта» - такое определение им будет дано позднее. Об этом написаны десятки исследований, созданы документальные и художественные фильмы. А передо мной всего лишь несколько строчек последнего письма одного из участников тех далеких событий. На фоне событий исторической важности они кажутся неэмоциональными и малоинформативными. Но это только на первый взгляд…
Военные события на юге СССР развивались стремительно. 26 декабря 1941 года началась крупнейшая в истории Великой Отечественной войны Керченско-Феодосийская десантная операция советских войск. 2 января 1942 года советские войска освободили Керчь и Керченский полуостров. Однако это был кратковременный первоначальный успех. Уже 18 января немцы контрударом смогли вернуть под свой контроль Феодосию и заставили советские войска отойти за Ак-монайский перешеек. Десант в Крыму должен был решать две важнейшие задачи: ослаблять давление на окруженный Севастополь и сковывать значительные силы 11-й армии противника, не дать ей возможность летнего наступления на Волгу и на Кавказ. Понимая важность этого, Сталин мобилизовал для выполнения стратегически важных задач огромные силы в составе трёх советских армий: 47-й, 51-й и 44-й, из которых 28 января 1942 года был сформирован Крымский фронт, большую часть которого составляли сибиряки. Командующим был назначен генерал-лейтенант Д.Т.Козлов. В период с 27 февраля по 13 апреля 1942 г. войска Крымского фронта трижды переходили в наступление, но безуспешно, а затем перешли к обороне.
К началу мая немецкие войска были готовы к проведению операции «Охота на Дроф», которую специально разработал командующий 11-й армией Манштейн. 8 мая 1942 года началась активная фаза наступления. Известно, что за день до наступления, 7 мая авиация провела серию бомбовых ударов по штабам фронта и армий, бомбила боевые порядки советских войск, тылы. Некоторые позиции подвергались бомбардировкам до десяти раз. В период с 8 мая по 11 мая над Керченским полуостровом непрерывно висело до 800 немецких самолетов. Несмотря на то, что немецкая группировка уступала советской в людях в 2 раза, в артиллерии в 1,8 раз, в танках в 1,2 раза и превосходила советские войска в количестве авиации в 1,7 раз, план Манштейна сработал полностью. Уже 16 мая 11-я немецкая армия овладела Керчью, еще через четыре дня организованное сопротивление прижатых к морю советских войск прекратилось. В ходе боев с 8 мая по 20 мая советские войска потеряли около 160 тысяч убитыми, ранеными и пленными. При отступлении удалось эвакуировать на Таманский полуостров незначительные части советских войск. Некоторые соединения не смогли покинуть Крым, заняли Аджимушкайские каменоломни и до октября 1942 года вели борьбу, не имея запасов пищи, воды, медикаментов и боеприпасов. Поражение Крымского фронта тяжело отразилось на судьбе осажденного Севастополя и облегчило Германии летнее наступление на Кавказ. 19 мая 1942 года Крымский фронт был расформирован.
Я не знаю, как прожил последние месяцы своей жизни мой дедушка Смирнов Иван Трофимович. Был ли он среди тех, кто продолжал сопротивление в каменоломнях? Когда был ранен, когда попал в плен? Неизвестно. С весны 1942 года, не получая никаких весточек, семья жила в ожидании. На запросы Клавдии Григорьевны и ее сыновей, сделанные после войны, были получены ответы: «умер от ран в плену 10 августа 1942 года» (запрос 1946 г.); «ранен и умер от ран 10 августа 1942 г. Похоронен в г. Славута» (запрос 1949 г.).
В начале июля 1941 года Славута был занят немцами, а осенью этого года здесь был организован лазарет для военнопленных «Гросслазарет Славута Лагерь – 301». Когда советские войска 15 января 1944 года освободили город, действия нацистов потрясли своей жестокостью. Созданная Чрезвычайная Государственная Комиссия установила, что за время существования в этом лазарете смерти было уничтожено более 150 000 пленных бойцов и офицеров Красной Армии и 12 тысяч мирных граждан еврейской национальности. Возможно, что среди покоящихся в общих захоронениях, и Смирнов Иван Трофимович…
В 2007 году на месте массовых захоронений жертв фашистского концлагеря «Гросслазарет Славута Лагерь – 301» был создан международный мемориальный комплекс «Поле Памяти». В церемониале вместе с жителями Славуты, руководством города и Хмельницкой области, Всеукраинскими общественными организациями, духовенством приняли участие представители посольств в Украине Российской Федерации, Германии, Венгрии, Австрии, Польши, Румынии. Они возложили венки и цветы к центральному монументу мемориала «Поле Памяти». Прозвучали государственные гимны этих стран в знак совместной работы по сохранению исторической памяти и предупреждению фашизма. Это было совсем недавно! Но как изменилась сегодня трактовка многих событий той войны!
А теперь вернусь вновь к письму. Мой дед был коммунистом, он свято верил в силу Советской власти, был настоящим патриотом. Он уходил на фронт в том возрасте, когда был жизненный опыт, было понимание происходящего, когда уровень ответственности за свою семью, детей не позволял быть слабым, показывать свои чувства. Солдат должен быть сильным. Он знал, насколько тяжело было жене, ведь старший сын уже поговаривал идти на фронт добровольцем. Разумеется, Иван Трофимович понимал ту задачу, которая была возложена на них. Уже позади тяжелый день 7 мая, когда небо разрывалось от воя вражеских самолетов, и земля дрожала от взрывов. За внешним спокойным тоном письма бьется, прорывается чувство тревоги за завтрашний день, за семью, которая может потерять мужа и отца. Историки впоследствии проанализируют причины поражения, катастрофы Крымского фронта. Но это потом. А в то время солдаты просто исполняли приказы, свой воинский долг. Я уверена, что мой дед Смирнов Иван Трофимович ни минуты не сомневался в правильности действий командования.
Мне 65 лет, я давно пережила своего деда. Вновь и вновь внимательно перечитываю копии писем с фронта (оригиналы хранятся в семье моей сестры в Усть-Абакане). Захотелось больше узнать о военных событиях весны-лета 1942 года, окунуться в ту атмосферу. Я посмотрела карты военных действий, материал учебников истории, прочитала записанные ранее воспоминания участников тех событий, информацию о современных поисковых работах …Чем больше я узнавала, тем тяжелее становилось на душе. Это усиливалось еще и оттого, что время ушло и не у кого спросить теперь о том, каким был Иван Трофимович, чем увлекался, какие книги читал… Но я точно знаю, что был он человеком, любящим жизнь, свою семью, детей. И это короткое «Все. Остаюсь горячо любящий вас ваш (подпись)» и есть главное в этом письме, главный закон жизни. Роберт Рождественский сказал так о нем:
Все начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия,
тоска
и подвиг-
все начинается с любви!
Потомки Ивана Трофимовича Смирнова живут в Нижнем Новгороде, Усть-Абакане, Томске, Ульяновской области… Мы ежегодно участвуем во Всероссийской акции «Бессмертный полк», которая стирает границы времени и пространства, объединяет живых и ушедших в вечность. Связь поколений продолжается. И все во имя жизни, во имя любви, во имя сохранения исторической памяти.
Последняя встреча
Памяти моей матери Смирновой Анастасии Васильевны.
Она сидела в зале ожидания уже три часа: приехала в аэропорт задолго до регистрации, боясь опоздать, а теперь не могла справиться с раздражением и досадой. Второй день погода преподносит сюрпризы, второй день она дежурит здесь, каждый раз прислушиваясь к звучащим объявлениям, но они были одного содержания: вылеты задерживаются по метеоусловиям. Метель властвовала над людьми, распоряжалась их временем, нарушала чьи-то планы, врывалась в судьбы. Иногда за окном вдруг затихало, появлялись просветы, и тут же возникала надежда: ну все, наконец-то! Но «вдруг» проходило так же быстро, как и наступало, новые порывы ветра, казалось, были еще сильнее, будто метель мстила кому-то, надрываясь в злобе и вое.
По радио в очередной раз объявили о том, что аэропорт закрыт, и вылеты самолетов откладываются до двух часов местного времени. Пассажиры уже не суетились у касс, одни продолжали нервно прохаживаться по залу, некоторые поспешили в ресторан, находящийся на втором этаже, другие привычно уткнулись в газеты и журналы, вынужденно читая не то, что хочется, а что подается любопытными и вездесущими папарацци, жадными до скандалов и сенсационных разоблачений.
Но читать ей уже не хотелось, да и глаза теперь быстро стали уставать. Некоторые пассажиры за два дня уже примелькались. Молодая супружеская пара, сидевшая рядом, даже рада, что они вместе, видно, что расставаться им вовсе не хочется, сидят, взявшись за руки, вспоминают недавнюю студенческую свадьбу, рассматривают фотографии. Смеются, целуются, понимая, что никому до них нет дела.
Закрыв глаза, она делает вид, что дремлет: неловко своим вынужденным присутствием нарушать хорошее настроение семейной пары.
- А, может, сдадим билет, а после сессии вместе рванем, а? Родители все поймут правильно. Что молчишь?..
- Давай загадаем: если через 2 часа не улечу, то едем домой. Странно… домой: всегда считала, что мой дом в Новокузнецке, а теперь не мой, а наш дом - любимая общага.
Девушка продолжала благодарить и декана, и судьбу, и ее посланца коменданта общежития университета на Ленина, 49, что разрешил молодой семье остаться до лета в комнате.
Женщина невольно прониклась еще большей симпатией к молодоженам, ведь ее дочери тоже жили в этом общежитии. А теперь младшая живет далеко на севере области, старшая – в Томске. Подбежал трехлетний Никита, с которым познакомились сегодня, сунул в руку конфету и, обрадованный ее «спасибо, Никитушка», довольный вернулся к матери. Они летят в Новосибирск к бабушке.
Справа от нее освободилось кресло, и тотчас стоявший у колонны мужчина поспешно занял его.
- Давно ждете?
-Второй день уж.
-Вот дурак, надо было поездом ехать.
-А мне приходится ждать: в Каргасок поезда не идут.
Мужчина аккуратно поставил рядом небольшую сумку, посмотрел на часы, тяжело вздохнул. Боковым зрением женщина сразу отметила, что у него протез левой руки: на кисть надета черная перчатка, рука существовала будто сама по себе, отдельно.
-Домой? Или в гости?- почти равнодушно, скользнув взглядом, просто так, из приличия спросил он.
Помолчав, женщина ответила:
- А у меня везде дом: и в Томске у дочери живу хозяйкой, и в Каргасок к младшей приезжаю, как к себе домой. Дочери работают, а я с внуками. Зятья хорошие. Так вот в год раза по два езжу, то туда, то сюда. Надо помогать. Да мне в радость это, только сами поездки тяжелые: сейчас вот на «Ан-2» лететь, а летом еще на лодке или на катере через Васюган плыть надо – долгая дорога.
Она разговорилась незаметно для себя, досада и раздражение уходили: все ждут, все терпят. Что-что, а терпеть–то она умела. Заметила, что у соседа бледное лицо, дышит тяжело, видно, болен, а тоже терпит.
- А я домой, в Абакан. Сын здесь врачом работает, вот подлатал меня немножко, теперь домой! – решил продолжить разговор мужчина.
- Абакан?! Земляки, знакомые места, - женщина засуетилась, повернула голову и с интересом посмотрела на соседа. – Считай, жизнь прошла в тех местах. Родителей сначала в Тегульдет сослали, а потом в Усть-Абакан. Я три года назад оттуда уехала, к дочерям. Тяжело одной: отца с матерью там похоронила, мужа, а недавно вот и сына…
- А я родился в Усть-Абакане, - перебил ее мужчина, обрадованный неожиданным поворотом разговора. - После войны на Украине остался, а в Абакан только недавно перебрался – дочь настояла, чтобы поближе были друг к другу. А где вы жили в Усть-Абакане, на какой улице? – с нескрываемым интересом посмотрел он на нее.
- Сначала на Лесозаводской, потом на Орджоникидзе. Мама-то не работала, а отец на лесокомбинате больше 40 лет рамщиком отстоял. Женщина почти в упор смотрела на мужчину, будто пытаясь вспомнить или найти с кем-то сходство.
-Да, вот интересно жизнь устроена! А мы жили по Пионерской. Надо же! –потирал он здоровой рукой колено. - А ты с какого года?
- С двадцать шестого…
- И я тоже c двадцать шестого…
Женщину совершенно не смутило, что они перешли на «ты», это казалось простым и естественным. Они помолчали, каждый думая о своем.
Подбежал Никитка, в руке у него была детская мозаика, но он так и не решился предложить ей собрать ее вместе. Потоптался и вернулся к матери.
- Послушай-ка, а ты в какой школе учился? Я седьмой класс в первой заканчивала.
- И я в первой.
- А ты кто? - в упор спросила она его.
- Я – Коновалов Петр, - он смотрел на нее пристально, внимательно, с недоумением, с каким-то осторожным восторгом, вызванным неожиданным воспоминанием.
- А я Настя Торлопова.
Они долго молчали, будто были оглушены. Они узнавали друг друга. Доставали, освобождали из того далекого военного времени, когда, будучи пятнадцатилетними, встретили первое военное лето и свою первую влюбленность. Не было ни возгласов, ни слов радости, удивления – ничего. Они тихо плакали. Слезы текли по морщинистым щекам мужчины, но он их не чувствовал, не стеснялся и не вытирал. Он будто перелистывал книгу, где на каждом листе были рисунки-образы: последние жестокие месяцы войны, на которой все-таки ему, девятнадцатилетнему, пришлось побывать, Наташа - любимая жена и верная подруга, вот сын родился, а это он держит на руке свою кроху-доченьку… Он молча рассказывал ей, словно отчитывался, и все листал, листал. Образы повторялись, изменялись, как кадры фильма. Никитка с недоумением наблюдал издали за взрослыми, мальчику было непонятно, почему они плачут.
- Вот, Настя, и жизнь прошла, не заметил как.
И не было стыдно за эту банальную фразу, которую в последнее время слышал все чаще от друзей. Понимал, что ощущение завершения круга испытывает каждый. А вот увидел глубокие морщинки на ее лице, уставший взгляд, волосы седые, и вдруг ощутил себя путником в конце дороги, которая уходила за горизонт.
Она все поняла, да и не нужно было ей ничего объяснять. Женщина осторожно, словно боясь причинить боль, взяла его за руку.
-Знаешь, Петя, я ведь тогда думала, что ты смеешься надо мной. А когда записку твою получила, и горько, и досадно стало, но было поздно.
Он постоянно дергал ее за волосы, подшучивал, что в косы вплетает конский волос – косы были тяжелые, толстые. Иногда шутки казались ей такими обидными, что она даже плакала. Подругам говорила, что терпеть его не может, а сама украдкой наблюдала за тем, как ходит, с кем говорит, что делает. Даже себе признаться боялась, что этот парень, замеченный в школьных драках, вызывал у нее интерес. Иногда она ловила на себе его взгляд, теплый, любопытный, с хитринкой, но тут же делала вид, что не замечает это.
В записке было четыре слова: «Ухожу на фронт. Проводишь?».
«Объявляется посадка на рейс номер 202, следующий по маршруту Томск-Абакан». Голос диктора неожиданно оборвал воспоминания и вернул к реальности. В интонации слышалось нескрываемое облегчение и радость за пассажиров. И все вдруг изменилось: задвигалось, зашумело, встрепенулось, стали звонче голоса - аэропорт возвращался к привычной жизни.
- Вот теперь я провожу тебя. Для «АН-2» еще погоды нет.
Пассажиры быстро прошли регистрацию и поспешили в автобус, словно боясь, что рейс могут отменить. И только внимательный Никита заметил, что дедушка с черной рукой наклонился и поцеловал бабушке руку, а она вытерла сначала свои слезы, потом провела ладонью по щеке мужчины. Они стояли, держась за руки, и молча смотрели друг на друга. Это была последняя встреча двух постаревших, случайно встретившихся на пересечении жизненных дорог людей, встреча-прощание, всколыхнувшая воспоминания.
Мужчина последним зашел в автобус, обернулся и помахал рукой. Она еще долго стояла у окна, провожая автобус взглядом. «Да, вот и жизнь прошла. Сколько впереди еще нам отмерено – неизвестно».
Поздним вечером этого дня она рассказывала дочери об этой встрече. Иногда в ее голосе звучали грустные нотки, которые перебивались радостными голосами неугомонных внуков.
